СЕМЬЯ ОСТОСЛАВСКИХ
(исторический роман)

Начато 23.04.2011. Херсон. Украина. Не оконченный роман.

В основу романа положены фантастические измышления автора, чья фантазия не была сдерживаема решительно ничем и ни кем, а так же архивные документы, воспоминания современников, семейные легенды и предания, анализ и сопоставление фактов. Данный роман является монументом из вербального стройматериала, поставленным на могиле предков автора, память о коих всегда будет для него священна.


Предисловие
Родина моя – Херсонщина – в высшей степени благодатный край. Находящийся в самом центре Новороссии, примыкающий к Черному и Азовскому морям, имеющий множество теплых рек и речушек, издревле этот край был заселен различными народами. Киммерийцы, скифы, сарматы и готы, кипчаки, половцы и татары и многие-многие народы, чьи имена являются не столь громкими или даже вовсе забытыми, жили когда-то в этих местах. У нас не бывает природных катаклизмов. Нет у нас ни оползней, ни цунами, ни сколько-нибудь чувствительных землетрясений, наводнений, засух, и смерчей. У нас сильные ветра, но сильные ветра – не ураганы, они не мешают заниматься сельским хозяйством и не рушат строения. На Херсонщина мягкий, теплый климат, плодородные почвы. На Украине существует не много мест, где природные условия ещё лучше, чем у нас. В нашем краю есть всё для спокойной, сытой и, не побоюсь сказать, счастливой жизни. Единственная наша беда, которая зачастую сводит на нет все природные блага, это власть. Власть человека над человеком – самое, быть может, страшное изобретение людское. И всё же, как ни воспеть нашу прекрасную землю? Наш город – Херсон,- о котором часто и говорят много плохого, но который сам не виноват в своих бедах. Сам Херсон мог бы благоденствовать, если бы не инородцы, представители Воинствующего Хама, и алчные дельцы, правящие им со времён установления «независимости» Украины. Да разве беды нашего уютного города начались двадцать лет тому назад? Нет, и при советской власти было много чего сделано не по-человечески, особенно во времена её установления. А впрочем, бывало разное…
Наш город видел добро от его основателей и строителей. Были славные градоначальники, которые заботились о нём и его гражданах и в более поздние времена. Вот о таких радетелях, пекущихся о благе нашего города, и пойдёт далее речь.


Часть первая.
Глава первая.
Иван Семёнович Остославский – самый почитаемый представитель рода Остославских – родился в патриархальном губернском городе Херсоне, расположенном совсем недалеко от тёплого Чёрного моря. Произошло это в 1811 году. Всего каких-то лет двадцать тому назад свершились славные воинские победы Екатерининской эпохи. Блестящее время Екатерины Великой отгремело своими пушками, отблестело золотыми эполетами и аксельбантами героев русско-турецких войн, отшумело знаменами полков, защитивших русские интересы в Европе и Азии во второй половине XVIII века. Прямо не принадлежа к этому славному времени, всё-таки косвенно он был его частью. Его предки участвовали в создании и укреплении тогдашней России самым непосредственным образом. Обстоятельства его рождения были таковы, что был он незаконнорожденным сыном Андрея Ивановича Ухтомского, поручика инженерных войск, бывшего в Херсоне по важной казённой надобности. Навестив Херсон, Император Александр Благословенный поручил генералу инженерных войск Августину де Бетанкур и Молину возвести в городе новую пристань и набережную, составив перед этим проект на Высочайшее Имя. Из разных губерний России Бетанкур и Молина вытребовал себе в помощники лучших военных инженеров. Одним из них был Андрей Иванович Ухтомский. В нашем городе молодой инженер-поручик провёл несколько месяцев. Всё это время он жил в доме Остославских. Не желая взять ночлег в крепости, в которой он мог остановиться как офицер, выполняющий казённое поручение, он нашел весьма приличную комнату в доме протоиерея Семёона Ивановича Остославского и матушки его Екатерины. В почтенной и набожной семье Остославских росла единственная дочь Ольга, которой тогда было только семнадцать лет. Будучи отменным красавцем, молодой поручик сразу влюбил в себя юное, неопытное девичье сердце. Андрей Иванович имел мужественную и гордую внешность: пышная чёрная шевелюра, тонкие бакенбарды и острые «стоячие» усы, какие обычно носят гусары, делали его молодым человеком, против которого навряд устояло бы большинство провинциальных девиц. К тому же, он прилично играл на клавикордах, которые имелись в доме батюшки Семеона, благодаря большому пристрастию к музыке его жены. Андрею Ивановичу было тем легче взять штурмом сердце Херсонской красавицы, что до того она никогда не имела опыта общения с мужчинами, но чувствовала уже свою зрелость. Её воображение было пленено его совершенной уверенностью в себе и умением держать себя с прекрасным полом. Эти качества были так присущи заезжему франту. Одним словом, запал он ей в сердце, да и всё тут. Через три или четыре месяца поручик уехал в Нижний Новгород, где была его семья. Скажем пару слов о родителях этого бравого молодого человека. Его отец – князь Иван Михайлович Ухтомский, Нижегородский губернатор, действительный статский советник и кавалер – был тогда ещё довольно не старым человеком. В том году – 1809-м – было ему только пятьдесят лет. В таком возрасте имел он одного внука – маленького Михаила, родившегося всего пару месяцев назад. Этот внук был сыном Андрея Ивановича. Увы, но Андрей Иванович являлся тогда уже женатым человеком. Был у него один грешок: любил женщин до самозабвения, а впрочем, они его тоже любили. Оленьке Остославский молодой поручик, конечно, не сказал, что был женат. Да кто ж говорит девушке о наличии жены и ребёнка, находясь в далёком путешествии по чужим местам? Пожалуй, дорогой мой читатель, и я бы не сказал. О чём только не утаишь при виде юного женского существа, размякшего перед тобой от любви и восхищения твоей светозарной личностью? На какие только ухищрения не пойдёшь, желая урвать у капризной Фортуны хотя бы несколько беззаботных и счастливых деньков? Вот так же поступил и Андрей Иванович. Он отнюдь не был ангелом. Любил он, и в картишки перекинутся, и отдать дань богу Вакху, пропустив пару-тройку бутылок хорошего цимлянского, любил и приволокнуться. Да, кто ж не любит?
К чести молодого князя Ухтомского надо сказать, что он не играл девичьим сердцем, что прикипел он душой к юной прелестнице из далёкого для него Новороссийского города. А впрочем, в сердце его сосуществовали разные чувства. Он, пожалуй, любил Оленьку, но как-то несколько с жалостью и снисхождением. Он понимал, что быть тайной возлюбленной женатого мужчины – это для неопытной девушки незавидная судьбина. Андрей Иванович приезжал в дом Остославских ещё четыре раза. В последний свой приезд поздней осенью 1810 года он узнал новость, заставившую его, можно сказать, врасплох. Ольга сообщила ему, что у них будет дитятя. – Что же делать,- сам себе говорил молодой князь? Я бросить жену не могу, потому и на Ольге не могу жениться. Моя Сашенька получит удар, если узнает о чём. Ну и в ситуацию же я влип…
Ситуация, вообще говоря, действительно была прескверная. Андрей Иванович был женат на Александре Фёдоровне Толстой. Толстые знатный и могущественный род, с которым его отец был в тесном соприкосновении по службе. Обидеть их разводом с Александрой и женитьбой на поповской дочери было бы верхом неблагодарности и непрактичности. Да и отец молодого князя несомненно прейдет в ярость, если узнает обо всей этой истории. Сын губернатора должен быть чист. Да и что сказало бы общество на такой вот нечаянный одюлтер? Словом, Андрей Иванович решил больше не появляться в доме батюшки Семёона.
К слову сказать, отец Семеон в силу своей природной невнимательности и безмерной любви к дочери не замечал, а может быть, и не хотел замечать изменений, произошедших в облике Оленьки. Её беременность почти не была заметна, а впрочем, чуткое отцовское сердце должно было нашептать ему о случившихся переменах в облике дочери. Как бы там ни было, но батюшка Семеон бранить кровиночку свою не стал. Родители беременность от людей скрыли, отправив дочь в дальнюю деревню, под покровительство старой и одинокой тётки. Под конец апреля 1811 года родился у девицы Ольги Семёновой дочери Остославский младенец, получивший при крещении имя Иван и отчество по деду Семенович. Фамилия же ему тоже досталась из материнского рода - Остославский. 



Глава вторая.
Андрей Иванович Ухтомский ни свою гражданскую жену, ни своего сына больше не навещал. Вскоре выйдя в отставку, он поселился в своём имении под Ярославлем и посвятил себя всецело хозяйству. Отечественная война 1812 года заставила отставного офицера попроситься обратно в армию. Его взяли. Недалеко от Малоярославца его инженерный обоз был настигнут польскими уланами. Молодой князь принял бой. Стрелял из пистолетов, рубил неприятеля саперным тесаком, уварачивался от ударов противника, отступал, хитрил и вновь наступал… Под конец неприятельской атаки, застрелив нескольких всадников, был ранен сам. Отступающие русские солдаты подобрали его едва живого. Попав к лекарю какого-то пехотного полка, Андрей Иванович был приведён в чувства и накрепко перевязан. После ранения князь в свою часть больше не вернулся. Он был отправлен на излечение в имение. Когда свежий воздух, обильная еда и покой поставили его на ноги, русская армия уже громила французов на самой границе Российской Империи. Участвовать в заграничном походе для раненых и увечных не было особой нужды. Второй раз после отставки его в армию не пустили. Только из газет Андрей Иванович узнал, как наша доблестная армия громила врага на Германских землях, вторгалась в пределы Франции и брала Париж.
Да, были времена тогда, что и говорить. Тогда – в XVIII и XIX веках - наша страна приводила к власти своих ставленников в Европе. Король Франции Людовик 18-й и король Польши Понятовский были посажены на свои троны Российскими императорами. В Германских княжествах во времена заграничного похода против Наполеона, тоже хозяйничала Россия. Скажите, читатель, разве не будоражит Ваше воображение тогдашнее наше мировое могущество? Мы управляли Европой так, что «ни одна пушка без нашего дозволения выпалить не смела», как говаривал канцлер, князь Безбородко; мы были в трёх частях света – в Европе, Азии и Северной Америке; мы кормили своим хлебом полмира. А что же теперь? А теперь мы, как бродяги или бомжи, вечно просим подаяние у МВФ. Пытаемся вступить в международную торговую организацию на кабальных условиях, лезем в Евросоюз, хотя точно знаем, что нас там никто не ждёт. Франция и Италия опять восстанавливают свои границы, Британия в Евросоюз вступать даже и не собирается. Одни мы туда лезем, да ещё три Прибалтийские республики бывшего СССР. Нам Запад привил чувство ущербности, вины и неполноценности перед Европой и Америкой. Нас Запад считает быдлом, а мы и рады перед ним пресмыкаться. Так происходит потому, что наш народ не знает своей подлинной истории и не чувствует своего подлинного величия и силы. Украинцы всегда были батраками. Русские же – не такие. Это в истинном смысле слова имперский народ. Русские будут или управлять полумиром или погибнут, но они никогда не превратятся в каких-нибудь жалких бельгийцев или ещё более жалких латышей, которые готовы согласиться на роль Европейских холуёв, только бы их, наконец, впустили в переднюю богатого дома под названием Европа. Они там будут лакеями, лишь бы жить поближе к барину. Что же о них можно сказать? Одно слово: рабы… 
У Андрея Ивановича Ухтомского и законной супруги его Александры Фёдоровны народилось шестнадцать человек детей: кроме Михаила – самого старшего – ещё Фёдор, Александр, Маргарита, Прасковья, Дарья, Наталья, Анна, Дмитрий Михаил, Константин, Сергей, Леонид, Виктор, Владимир, Маргарита. Многие из них умерли ещё во младенчестве. Только о Михаиле-старшем и о Дарье известно, что ушли они в мир иной уже в зрелые годы.
Князь Андрей Иванович в своём имении на Ярославщине Петровка-Дальняя осел после своего ранения окончательно и бесповоротно. Большой барский дом, находившийся в имении, представлял собой местами одноэтажное, местами двухэтажное строение. Там было более двадцати комнат, предназначавшихся совершенно для разных целей, был и большой просторный зал в два света. Поскольку многолюдные праздництва там давно уже не проводились, хозяин сделал из него зимний сад. У хозяина дома имелся собственный кабинет, довольно большой, увешенный кавалерийскими саблями, медвежьими шкурами и картинами, на которых изображались предки Ухтомских. А предки их были более чем многочисленны и известны в истории. Со стен различных комнат то тут, то там глядели сурово и недоверчиво тёмные лики генералов, камергеров, окольничих, воевод и дворян московских. Были среди этих древних выцветших портретов и князья Ярославичи, Всеволодовичи, Владимирские, Ростовские, Белозерские, Карголомские – словом все те, без которых генеалогическое древо Андрея Ивановича Ухтомского было представить себе совершенно невозможно. В большой и светлой столовой висели лесные пейзажи с разлапистыми, густыми соснами, лёгкими ротондами и голубыми ручьями, текущими с туманных заснеженных гор в уютную тихую долину. Была в доме, конечно же, и библиотека. Книги, пылящиеся там, на полках, представляли собой собрание самых различных изданий. Всё это бумажное обилие напоминало сборную солянку. Произведения Сократа, Платона и Аристотеля соседствовали с Дидро и Руссо, рядом стояли книги, сочинённые модной тогда мадам де Сталь, были тома Ломоносова, Кантемира, Тредиаковского, Дмитриева, ну и, конечно, Василия Андреевича Жуковского. Стихи Жуковского хозяину дома особенно нравились своей чистотой и напевностью. Бывало даже, что Андрей Иванович во время острых приступов безделья и праздности намурлыкивал на гитаре на элегии любимого своего поэта какие-то простенькие мотивчики.
Молодой князь и Оленька Остославская писали друг другу письма. Эти послания были полны любовного томления и разных глупостей и вздорностей, которые так присущи влюблённым и молодым людям. У меня сохранилось несколько таких писем. Как славно, всё-таки, что некоторые люди хранят как зеницу ока старинные свидетельства жизни их предков. Кто чтит своё прошлое, тот имеет будущее, кто благоговейно относится к своим предкам, тот вправе рассчитывать на благоговейное отношение потомков. Это давно было замечено разными мудрецами. Разве нет?
Так вот, письма. Те, что дошли до меня – это кусок, вырванный откуда-то из средины переписки Андрея Ивановича и Оленьки. Бог весть, что было в предыдущих посланиях и что было в последующих. Могу только сказать, что эти словесные памятники их отношений мне дороги до чрезвычайности.
Милостивая Государыня Ольга Семёновна!
Я очень благодарен Вам за теплоту, нежность и искренность, которыми Вы окружаете меня. Я действительно очень одинок: все мои многочисленные друзья, сослуживцы и прочие люди, составлявшие когда-то круг моего общения и мои привязанности, далеко в прошлом… Трагические события Наполеоновской компании наложили тяжелый отпечаток на мою душу, надломили здоровье… Возможно, я кажусь Вам жизнерадостным и полным физических и душевных сил человеком. Я действительно таким был… когда-то, очень давно…
Вы пишите о том, что мы с Вами находимся на разных ступенях времени… Думаю, что это не так. Наше с Вами родство душ этому подтверждение…Я всегда был особенно близок с людьми, которые были значительно моложе меня. Так что пусть Ваша юность и неопытность не станут для Вашего сердца поводом печалиться. Мое мироощущение в эмоциональном плане всегда было зрелым, серьезным, как бы «вязким», хотя жизненного опыта, конечно, не хватало, но тем скорее я привязывался к юным душам.
Вы часто обрываете фразы на полуслове. Видимо, Вам хочется написать мне гораздо больше, в чем-то открыть душу, но Вы всякий раз спохватываетесь, понимая, что быть в откровенной переписке не совсем удобно для девушки. Помните ли Вы наши встречи? Они, а так же и наша любовь являются залогом и будущих близких отношений.
Ваш, князь Ухтомский.
Милостивый Государь Андрей Иванович!
Спасибо за ваше письмо. Я читала его с улыбкой, действительно приятно было читать Ваши слова. А открывала с волнением, сама удивилась. Как бы Вам передать, что я испытываю, когда держу в руках Ваши письма? Вот, если бы где-то в большом зале стоял огромный букет самых красивых роз. Все люди, которые там находятся в этот момент, любовались бы им, вдыхали аромат. Я на него смотрела бы как на что-то прекрасное и недосягаемое. И вдруг мне говорят, что этот букет мой, я могу потрогать его, прислонится лицом, постоять очень близко. Это удивительно и радостно. Вы, Андрей Иванович, тот самый букет. Но, нет, это сравнение не очень подходит, потому что букет не может отвечать взаимностью. Насмешила Вас? Или обидела? Не хотела ни того, ни другого. Да разве может какой-то неодушевленный предмет сравнится с человеком, тем более ставшим мне не чужим. 
Милый Андрей Иванович, мне так хочется и в переписке называть Вас на «ты». Может быть, это слишком смело, ведь наши письма может перехватить чужой человек. Девушка должна беречь платье снову, а честь смолоду. Ведь Вы мой супруг… Да и знакомы мы не первый год... Я бы хотела, чтобы Вы и меня называли на «ты». Я вижу в Вас мужчину со своими принципами, понятиями, сильного и ранимого одновременно. Вы - личность. Это редкость.
Я с большим интересом читаю Ваши замечательные послания. Не столько интересуюсь содержанием, сколько не устаю Вами восхищаться. Вы большая умница. 
Ладно, не буду вас больше смущать своими восторгами. Переписываться с Вами считаю просто счастьем. Что же скрывать, если я это чувствую? А Вы уж сами решите, что мне ответить. И ответить ли? С уважением и самым теплым теплом, Ваша Оля.
Милостивая Государыня Ольга Семёновна!
Дорогая Оленька!
Конечно же, я буду называть тебя на «ты». Ведь я тебя люблю больше жизни и моего жизненного благополучия. Я тебя сегодня видел во сне. Не поверишь, может быть, но это правда. Сон такой. Мы с тобой находимся в старинном здании постройки, наверное, времён Екатерины Великой. Там граф Растопчин даёт бал. Много людей разных по виду. Есть офицеры и генералы с голубыми, красными и чёрными лентами через плечё, много дам в открытых платьях. Видны их белые плечи, их причёски изящны и замысловаты. Ты тоже в шикарном бальном платье, ну а я, грешный, в своём офицерском мундире. По большому залу в два света кружатся пары, звучит полонез, потом мазурка, потом кадриль. Иногда танцы прерываются музыкальными вставками не танцевального плана. Играют произведения Моцарта и Римского-Корсакова. Со всех сторон льётся много света и тепла. Ах, сколько же очарования и красоты в этих дамах, сколько сдержанности, чёпорности и благородства в господах! Ото всюду веет аристократизмом. Мы с тобой тоже танцуем. Ты говоришь мне что-то о том, что безумно любишь меня, но не все твои слова доходят до моего слуха: музыка и приглушенные людские голоса не дают мне услышать всё. Я одобрительно киваю тебе в ответ и улыбаюсь всепонимающе-сдержанной полуулыбкой. Потом входит Государь Император Александр Благословенный. Музыка моментально стихает. Господа кланяются ему, дамы приседают в реверансе. Государь подходит к некоторым генералам. Придворные становятся в ряд перед Августейшей Персоной. По одну сторону мужчины, по другую женщины. Царь жмёт руку каждому мужчине и кивком головы здоровается с дамами, на минуту останавливается рядом с ними и заговаривает о чём-то. Сначала он подошёл к какой-то даме и любезно поздоровался с ней. Вот он приблизился к моему соседу слева. Это высокий седой вельможа лет шестидесяти. На нём лента ордена св. Андрея Первозванного со звездой. 
- Приветствую Вас, Сергей Владимирович,- говорит Государь,- как Ваша супруга, выздоравливает ли от пневмонии?
- Божьим благоволением уже лучше, Ваше Величество, отвечает генерал,- род Голицыных ещё крепок. Простая простуда нас не сведёт в могилу.
- Будем надеяться. Главное, чтобы за нею был хороший уход и чтобы врачи знали своё ремесло как следует, отвечает Император.
Потом он подходит ко мне.
- Здравствуйте, Андрей Иванович, говорит он. Как Ваша рана, полученная под Малоярославцем? Надеюсь Вам лучше?
- Выздоравливаю понемножку, Ваше Величество, отвечаю я.
- Крепитесь, батюшка, крепитесь и выздоравливайте, Ваша шпага нужна России и вообще всем нам, отвечает Государь.
- Всегда рад и счастлив служить Отечеству и Царю, отвечаю я.
Потом Государь Александр Павлович подходит к тебе.
Он здоровается и спрашивает о твоём семействе, как батюшкино здоровье и хорошо ли чувствует себя матушка?
Ты отвечаешь с пиететом и сдержанностью, что у них всё хорошо.
- Рад это слышать, с улыбкой и с каким-то добрым и радушным свечением во взгляде говорит Государь.
Он пытается подойти к камергеру в придворном мундире, стоящему рядом с тобой, но ты обращаешься к нему с просьбой.
- Ваше Величество, говоришь ты, мы с князем Ухтомским хотели бы обвенчаться. Я прошу Вас дать на это Ваше Высочайшее благоволение.
- С удовольствием благословляю Вас на брак, отвечает он. Я буду восприемником Вашего ребёнка.
Ты благодаришь Царя за высочайшую честь, которую он оказал нам, дав согласие на наш брак и изъявив желание сделаться крёстным отцом нашему дитяте. Я тоже его благодарю.
Государь остаётся на балу. Он танцует с какой-то молодой и приятной дамой лет тридцати. Я узнаю в ней дочь светлейшего князя Петра Ивановича Лопухина княжну Анну.
Потом мы вместе со всеми переходим в соседний зал, где накрыты столы со всякими вкусными яствами. Мы садимся за богато накрытый стол и я, по своему всегдашнему обыкновению, сразу беру себе кусок жареной свинины с яблоками и черносливом, ну а ты лакомишься пироженными. Мы говорим на разные светские темы. К нам подходит граф Бобринский – редактор литературно-исторического журнала – спрашивает как дела, как здоровье, начинает говорить на свои издательско-литературные темы и мы киваем ему, поддерживая неспешный разговор. Ты потом говоришь мне, что Его Величество немножко постарел и что у него усталый вид.
- Государственные дела состарят и заставят устать кого угодно, отвечаю я,- тем более такого кроткого и занятого человека, как Государь.
Потом бал кончается. Мы выходим из дворца. Нам подают карету. Мы садимся в неё и едем домой. А через неделю состоится наша свадьба. Мы так решили. Она будет не богатая и с небольшим количеством приглашённых. Главное, что она обязательно состоится.
Вот такой сон и сон этот обязательно сбудется. 
Милый Андрей Иванович!
Очень ты меня приятно удивил, просто порадовал своим письмом. Я полностью ушла в это повествование, ушла ото всего мира. Андрюша, как здорово ощутить себя светской дамой из высшего общества, рядом с тобой, Андрюшенька! Я настолько пережила твой чудесный сон, как будто и правда там была и все это видела.
Как здорово, что мы с тобой там были и говорили с ЦАРЕМ! 
Андрюшенька, через неделю венчание? Тебе оно должно приснится обязательно! 
Знаешь, Андрюша, это говорит в тебе память крови. Да, я уверена в этом, ведь столькие твои предки были высокопоставленными чиновниками, а многие великими князьями из династии Рюрика. Ты, конечно, часто бываешь на балах и встречаешься с Государем. 
Андрюшенька, я тебе уже сказала, что ты мне тоже приснился. Я не помню подробностей, осталось только ощущение большой нежности, очарование молодости, летней ночи...
Мы с тобой гуляли по берегу Днепра, по Херсонским кручам. У нас природа очень красивая. Я услышала какой-то щелчок и увидела свечение откуда-то сверху. Подняла голову, а над нами, в небе, очень высоко, висит старинная картина. На ней двое мужчин, один молодой, другой постарше. Молодой с темной бородой. Они отвернулись друг от друга. Я спросила у тебя: кто это? Ты ответил: это я. И что-то еще говорил, не помню. И тебя не помню. Только помню твою белую рубашку и ощущение твоего присутствия, от которого мне было душно. Я не могу это передать словами.
Андрюшенька, не мучай меня больше такими предположениями, как венчание. Со мной все кончено. Я могу только переписываться с тобой. 
Пусть будет так, как есть, иначе и этого может не быть.
Андрюшенька, спасибо тебе за твою возвышенную натуру, за тонкую душу, за твое внимание, я очень это ценю. Ты не болей, пожалуйста! Наступило теплое время года и проблема холода ушла. Должно быть больше хорошего, радостного!
Я посылаю тебе это письмо и снова буду читать твое, это упоительное занятие.
Андрюшенька, я заканчиваю, до встречи, звездочка моя ясная!!! 
До встречи!!!
Твоя, Оля. 
Нет смысла приводить здесь все письма, адресованные двумя влюблёнными душами друг другу. Важно, что их искренняя и взаимная страсть видна уже и из того, что сюда добавлено мною.
Андрей Иванович благополучно дожил до седин и умер на руках своей дочери Дарьи, в замужестве княгини Голицыной. Жизнь его была по тем временам долгой и спокойной. Предоставим его собственному благополучию. Он проживет ещё, пожалуй, лет тридцать или более того и дай-то ему Бог. А мы вернёмся ко второму его сыну Ивану Остославскому.



Глава третья.
Маленький Ваня с самого раннего детства проявил волевой и бойцовый характер. Он с рвением постигал науки, преподанные ему домашними учителями. Особенно нравилась ему математика. Его цепкий и расчётливый ум впитывал эту науку как никакую другую. Иван часами мог проводить за решением математических задач и уравнений. Такое времяпрепровождение ему явно нравилось. Ещё он любил играть в солдатиков. У него были оловянные гренадеры Петровских времён. Однако, Ваня делал своих собственных солдатиков и рисовал на них русские и французские мундиры в строгом соответствии с армейскими образцами. Ему нравилось разыгрывать на кровати Бородинское сражение. Складки одеяла исполняли роль редутов и холмов, а подушка, расположенная поодаль, символизировала Москву, в которую врага надо было обязательно не пустить.
Быт семейства отца Семеона был, в общем-то, типичным для представителей среднего духовенства той поры. Его семья жила в большом каменном доме, рядом с которым находился изрядный кусок земли. Окруженный садом, огородом и различными хозяйственными постройками, он напоминал маленькую господскую усадьбу. Вечера семейство Остославских проводило обычно за чтением книг, за молитвами, домашним рукоделием, иногда за игрой на клавикордах. Батюшка Семеон любил, сидя перед окном, выходящим в сад, вспоминать старые времена. Был он тогда уже не молод. Детство его пришлось на начало царствования Екатерины Великой, когда он, наивный и влюблённый в мир маленький человек, мечтал о беззаветном служении Богу и людям на духовном поприще. Он мечтал повторить путь своего отца, тоже выбравшего для себя нелёгкую и тернистую дорогу пастыря. Жена отца Семеона - Матушка Екатерина - была чрезвычайно добрым и отзывчивым человеком. Она постоянно лечила больных животных, которых прихожане иногда приносили к ней в дом. Благодаря этому в семействе Остославских появлялись то собака с переломанной лапой, то затравленный уличными мальчишками, полуживой кот, то голубь, волочащий крыло и не становящийся на лапки. Матушка была душёй этого доброго, хлебосольного и во всех отношениях достойного дома. Её внешность говорила о чистейшем великоросском происхождении. Светлые густые волосы, собранные на затылке пучком, голубые глаза, доброе, с очень мягкими чертами лицо и широкая фигура – вот, пожалую, главные признаки её благородной и простой внешности. Она была на пятнадцать лет моложе своего мужа. Её природная моложавость, лишавшая её лет десяти-двенадцати по сравнению с настоящим возрастом, делала её и вовсе практически молодой женщиной. Прихожане её любили за отзывчивость и сострадание к людям. Бывало, придет к ней какой-нибудь бедный чиновник или отставной солдат с изувеченной на войне рукой и попросит:
- Матушка Екатерина, дайте мне хлебушка, дитя с женой голодают.
Матушка приглашала такого гостя, как правило, в сени, садила на табурет, давала какой-нибудь снеди, а иногда, пятак, а незваный посетитель рассказывал сентиментальной попадье свою печальную и полную душещипательных подробностей историю о трудной жизни калеки и его шестерых или семерых деток.
Дочь отца Семеона и матушки Екатерины Ольга была молодой женщиной приятной внешности, но не красавицей. Мечтательная и утончённая от природа, она любила различные искусства и прочие умственные занятия. Читала много стихов, частенько ходила по саду, любуясь речными далями или тешившим её душу печальным закатом Солнца.
«История», некогда случившаяся у неё с Андреем Ивановичем Ухтомским, вызывала в её душе горькие чувства. Досада, боль и оскорблённое женское самолюбие по прошествии времени слабо притупились в её сердце. Время, конечно, лечит, но по-настоящему большие и неожиданные душевные потрясения навсегда оставляют свой след в нежных женских душах. Даже мы, сильные и невозмутимые с виду мужчины, бесконечно мучаемся и страдаем от неразделённой или преданной любви. Даже нас убивает обида и боль, если нанесены они нашему сердцу в момент его наибольшей уязвимости и мягкости – когда мы любим. Что же уж говорить о юных девушках? У них, разумеется, все страдания на любовной почве протекают куда болезненней…
Отец Семеон был настоятелем Свято-Екатерининского собора. Благодаря своей доходной должности он имел возможность обучать своего внука у лучших Херсонских гувернёров. В общем-то, он был человеком широких взглядов, поэтому забавляться внуку в военные игры не запрещал. Хочет маленький Ванечка играть в солдатиков, пусть играет, хочет фехтовать с другими поповскими детьми на длинных прутьях, наломанных из акациевого кустарника, пусть фехтует, а хочет пускать в колодце бумажные кораблики, пусть и это делает. Дитятя должен выбирать себе занятия по душе, по своим природным талантам, считал он. Батюшка Семеон ничуть не сомневался в том, что внук его станет священником, согласно семейной традиции, однако, Иван проявил такую жесткость характера, которая его предкам по материнской линии никогда не была присуща. Когда подошёл возраст определяться ему с дальнейшей стезёю, он наотрез отказался поступать в духовную семинарию, заявив, что «болеет» морем. В юности в нём стала крепче сказываться властная и суровая натура Ухтомских. Когда Ивану исполнилось шестнадцать лет, он ушёл служить юнгой на бриг «Верный», приписанный к Черноморскому военно-морскому флоту. Родные отпускали отпрыска своего скрепя сердцем. Бог весть, что с ним могло бы случиться на флоте. Военная служба ведь – не лёгкая доля. Мог Иван и покалеченным быть, и вообще погибнуть в сражении, и даже просто утонуть, вода есть вода: она не любит человека, это противоестественная среда для жизни его. Но никто сильного духом юношу не смог отговорить.
Так кончилось для Ивана детство, и началась взрослая жизнь. Можно только вообразить себе, насколько трудным был для него переход из розового и беззаботного детства во взрослое состояние, как непрост был для него отъезд из отчего дома. Жизнь больно бьёт юного человека, вдруг возмечтавшего стать большим. Сам я помню, как ломала и мучила меня Судьбина, решив из тонкого и тихого ребёнка сделать не мальчика, но мужа… Как мучителен и трагичен переход из мира нежных детских грёз, мечтаний и самообманов во взрослый жестокий мир, напрочь лишенный иллюзий и жалости к ближнему своему. Хотя Иван был человеком явно не робкого десятка, но лично я ему, пожалуй, не позавидую…



Глава четвёртая.
Итак, Иван пошёл в военную службу, на боевой корабль, принадлежавший к Черноморскому флоту. Служа на этом судне, наш герой прошёл суровую школу флотского житья-бытья. Такой род деятельности пришелся ему как нельзя кстати. Иван овладел в совершенстве искусством устанавливать и сворачивать такелаж, научился прекрасно стрелять из корабельных орудий, из ружья и пистолета, научился драить палубу. Проявив себя умным и расчётливым младшим командиром, заслужил уважение начальства. Через десять лет службы Иван Остославский дошёл до мичмана, а потом, ещё через два года получил лейтенантские звёздочки. Он принял участие в схватке с двумя турецкими фрегатами, которых бриг «Верный» встретил в российских территориальных водах. Благодаря точной стрельбе нашего героя и его артиллеристов, «Верный» потопил оба вражеских корабля. С пробоиной в правом борту и снесёнными до половины мачтами корабль вернулся в Севастополь. Раненых сразу распределили по госпиталям, убитых похоронили согласно морскому обычаю - в море, отличившиеся были награждены Георгиевскими и Анненскими медалями, солдатскими крестами, унтер-офицерскими лычками. Офицеры получили по внеочередному чину. Так наш герой стал лейтенантом флота.
Через некоторое время Иван оставил военный флот. Он устроился вторым помощником капитана на небольшое судно, возившее товары из Италии, Греции и Болгарии в Одессу. Служба в торговом флоте позволила ему скопить небольшой капитал. В те времена, так же, как и сейчас, офицер торгового флота зарабатывал куда лучше, чем военного. Риск и напряжение всех сил душевных и физических у военных и торговых моряков оплачивались весьма различно. Одним словом, на торговом флоте служить лучше во всех отношениях. Разве что почёта военному моряку от нашего общества перепадает больше. Но зачем человеку почёт, когда он беден?..
Вскоре уйдя в отставку, Иван Семёнович занялся коммерцией. На деньги, которые ему удалось заработать, служа на флоте, он открыл мелочную лавку, кроме того, он вложился в акции Санкт-Петербургской железной дороги и Демидовских заводов. Эти коммерческие предприятия дали ему отменный доход. Через несколько лет, в 1848 году он поступил на статскую государственную службу. Работал чиновником по особым поручениям в канцелярии Херсонского губернатора, действительного статского советника Теофила Петровича Панкратьева. Примерно в тоже время он женился в первый раз. Имя его тогдашней супруги до нас не дошло. Время, порой, безжалостно стирает, пряча от нас имена людей, их поступки, характеры и лица. Сколько жило представителей рода человеческого в прошлые времена? И не счесть. Миллионы и даже миллиарды человеческих жизней были и ушли безвозвратно. Все эти люди любили и ненавидели, мечтали и печалились, были свидетелями и участниками трагедий, страданий и катастроф, были счастливы и глубоко несчастны. Но где же они теперь? Их нет. Они растворились в земле, в весенних и осенних дождях, в талых водах, в палящем летнем солнце, в зимней стуже, в золотых и серебряных звёздах вечно смотрящих из чёрных, неведомых бездн на Землю, в деревьях, цветах и травах… Имена этих людей мы никогда не узнаем и историю их жизни никогда не прочтём…
От первого брака у Ивана Семёновича родилось двое сыновей Иосиф, умерший в детстве и Феодосий. Младший Феодосий станет впоследствии офицером русской императорской армии. У него будет дочь Александра. Она будет жить в Одессе и станет известной и дорогой в городе модисткой. Знатные и богатые дамы будут обшиваться у неё многие годы. Но это будет потом, лет эдак через пятьдесят. 
Первая жена Ивана Остославского умерла рано от чахотки. Он женился повторно. Его второй супругой стала дочь Херсонского купца-старообрядца Ирина Никаноровна Акулинина. Произошла его вторая женитьба в 1857-м году. От этого брака родилось восьмеро человек детей: Екатерина, Василий, Иван, Ольга, Людмила, Анна, Лидия, Елена. Примерно в те же годы Иван Семёнович был избран обер-бургомистром Херсона, стал купцом второй гильдии, судовладельцем. 
Благодаря дружбе с Херсонским губернатором Александром Сергеевичем Башмаковым Иван Семёнович стал довольно могущественным в губернии человеком. Связи Башмакова, которые были им сохранены и преумножены, велись ещё из старых времён. Он был правнуком самого генералиссимуса Суворова. Поскольку в его семье, как и во многих аристократических семьях, за сбережение нужных контактов всегда особо ратовали, он многие полезные знакомства получил по наследству: от прадеда, деда и отца.
Иван Семёнович частенько приглашал гражданского губернатора к себе в гости. Конечно, когда он давал балы, Александр Сергеевич Башмаков был всегдашнем гостем в доме Остославских, но часто они встречались и в более узком кругу. Среди домашних мирных развлечений часто протекал их досуг. То за игрой в шахматы, то на дегустации вин и коньяков, то на охоте могли встретить друг друга обер-бургомистр Остославский и губернатор Башмаков.
Иван Семёнович и Александр Сергеевич часто за партией в шахматы рассуждали о жизнь. Это были очень мудрые и умные люди, уже пожившие и много увидевшие на своём веку. Оба они были монархистами, оба знали цену людям и оба видели насквозь весь «слабый» пол.
- Дочь моя – Марья, - говорил, бывало, гражданский губернатор,- совсем от рук отбилась. Хороших женихов ей подбирал, интеллигентных, служащих и по гражданской службе и по военной. Она их и видеть не хочет, а всё норовит познакомиться с каким-то хамовитым и грубым типом. Тянет её всё по «животной» линии…
- Истинно так,- Александр Сергеевич,- отвечал ему, как правило, в таких случаях обер-бургомистр. Баба – что есть за птица? Зверь лесной. Если ей волю дать, она всё сделает по глупости своей природной, всех перекусает и результат её самодурства будет весьма плачевным. Уже в наше время женщина поднимает голову, пытается добиваться мифического «равенства». Она не понимает, что равенства нет и быть не может. Я - мужчина, а ты - женщина. Какое ж тут равенство? У них мышление и сознание искажено, как бы изувечено изначально самой природой. Я, к примеру, сам кого-нибудь научу морскому делу или торговому, то потом сам бываю рад за моего ученика, я становлюсь как бы сопричастным его судьбе. А у женщин всё не так. Они мужчину сначала боготворят, потом пытаются подчинить себе, потом, если у них это получается, они его начинают считать существом низшего порядка, и уходят, если им подчинить себе мужика не получается, они обижаются, и опять-таки уходят. Где логика? Где здравый смысл? Где ум и совесть, наконец?
- Согласен с Вами полностью, дорогой Иван Семёнович,- отвечал Башмаков,- женщина – это носитель архаического начала в человеческом обществе, она есть вместилище животной сущности человека и, если это человеческое животное не обуздать, оно обязательно взбрыкнёт, понесёт сломя голову через все овраги и буераки, как испуганная лошадь, и в результате сломит седоку шею и сама убьётся. Моя Машка такая беспутная потому что мать её простолюдинка, из мещанского сословия. Нашему народцу нельзя давать власть. «Не дай свинье роги, а мужику панство». Сам же народ эту пословицу придумал, сам он про себя и понял: власть в руках тёмного, подлого и безкультурного люда всегда есть зло и для всего народа, и для самой же черни.
- Точно так говорите,- Александр Сергеевич. Истинно. Чернь, дорвись она до власти, начнёт нещадно воровать. Если в дворянских кругах казнокрадство и взяточничество можно унять путём и пристального надзора со стороны Государя, и с помощью идеологии, то чернь идеологии не приемлет. Ей подавай только твёрдую копейку. Недаром, всё европейское дворянство и наше, конечно, тоже испокон веков воспитывалось в суровой приверженности понятий о чести, благородстве, верности Богу и Царю, милосердии. У нашей черни этого нет. Оно воспитывается в своих семьях знаете как? Кто больше деньгу нажил, тот и молодец, тот и уважаемая персона. У простолюдина всё измеряется деньгами. Деньги и прочие материальные блага – это единственное холопское счастье. Им чужды понятия о чести, о благородстве, о верности Отечеству. Чтобы мужика на военную службу призвать, его надо под пушками вести в армию. Иначе он не пойдёт. В нём не развито гражданское чувство, понимание того, что не он один живёт в целом свете, что у него Отечество есть, Царь, семья, которую он должен защитить в случае опасности со стороны неприятеля.
- Если чернь получит в руки власть,- продолжал губернатор тему, начатую обер-бургомистром,- а к тому же и ружьё и мортиру, она такого наворотит! Кровушка русская польётся рекой. Чернь тупа и влекома звериными похотями: алчностью, тягой к бессмысленному разрушению, к садизму. Если у нас, как во Франции в 1789 году свергнут монархию, не поздоровится никому. Власть в стране захватят иудеи, ненавидящи русский народ и вообще все народы испокон веков. Они устроят такую резню и такое крепостное право, что народ будет Бога молить, лишь бы только вернулись самые суровые царские времена, потому что, даже самый строгий из царей покажется агнцем Божьим по сравнению с самым добрым из жидов. Вся коррупция и прочие преступления происходят у нас в империи от евреев. Они вечно спаивают наш народ алкоголем, они вечно развращают нашего чиновника взятками, они завлекают нашего обывателя в такое долговое ярмо, что ему легче покончить с собой, чем выплатить жиду-сутяге весь долг с процентами.
- Это верно, подтверждал мудрую мысль губернатора Иван Семёнович,- этот Сатанинский народец – иудеи – как раковая опухоль нашего государства и общества. Наши цари милостивы к народу, они пекутся о народном благополучии, пытаясь примирить между собою различные слои и классы нашего общества. Отменили крепостное право, но так, чтобы и помещики не особо пострадали, и чтобы мужики получили хотя бы не много земли для своего прикорма. А как же иначе? Царь есть отец народа нашего. Он должен печься обо всех наших подданных, обо всех людях и сословиях. Иначе и быть не может.
- Вот мы с Вами, Иван Семенович,- говорил Башмаков,- занимаемся благотворительностью, строим приюты для бродяг, больницы, раздаём бесплатные обеды во время чумных эпидемий, а Вы думаете, если мужик придет к власти, он сохранит эту человеколюбивую систему? Нет. Он прольёт сначала море кровушки, а потом тех, кто останется в живых, сделает своими рабами и эти рабы за тарелку похлёбки из картофельных очисток будут строить какой-нибудь туннель от Архангельска до Батума и полягут на нём многими тысячами. А экономический результат будет сомнительный. Это только правитель-дурак и правитель-подлец может добиваться экономических выгод путём репрессий и большой крови. Умный и благородный властитель построит рай на земле, не пролив лишней крови и облагодетельствовав большинство своих подданных. Надо самому жить на Земле и другим давать жить. Вот святое правило любого правителя.
Так, бывало, беседовали на разные темы Херсонский гражданский губернатор и Херсонский обер-бургомистр. Эти два дальновидных и мудрых человека видели судьбу нашего народа и нашего государства на много десятилетий вперёд. Что ж, может быть и нет в этом ничего удивительного, они ведь были крупными чиновниками, которые просто не могли бы быть успешными в своём властном ремесле, если бы ни видели вдаль времён, а не только у себя под ногами.





Продолжение следует.
Я воскрешаю вас из небытия…

У большинства людей слова «архив» ассоциируется с большим запылённым помещением, где хранятся старинные некому не нужные бумажки. Архивариус в массовом сознании - это обычно безумно скучный, занудливый тип, эдакий «ботаник», человек с не сложившейся во всех отношениях судьбой, которая, очевидно, уже и не наладится у него никогда. Однако, на самом деле всё это не так.

Меня иногда спрашивают: «Зачем ты ходишь в архив? Разве там есть что-нибудь интересное?». Конечно, есть! Мне интересно работать со старинными документами – возможно единственными материальными свидетельствами жизни многих сотен и тысяч людей, живших на территории Херсонщины в XVIII и XIX веках. Я испытываю благоговение, настоящий трепет, когда открываю старинный фолиант, состоящий из ревизских сказок переписи 1858 года. Сколько людей! Сколько судеб! Как давно умерли все эти помещики, поручики, штабс-ротмистры и надворные советники, бороны и графы, дворовые, крестьяне, отданные в рекруты, беглые.... Я листаю огромный том и передо мной, как живые, возникают тени прошлого. Вот некий дворянин купил столько-то десятин земли с ревизскими душами у вдовы коллежского асессора, а вот крестьянин такой-то имел семерых сыновей, один из которых умер в детстве, другой стал солдатом, а остальные, возможно, не выдержав нелёгкой крепостной судьбины, подались в бега. А вот ревизская сказка деревни Красногорск помещицы, девицы, дочери штаб-лекаря Ивана Брайкевича Екатерины Брайкевич. Так и хочется спросить: «Как жилось Вам в Вашем спокойном XIX веке, Екатерина, Катенька?» Моё воображение рисует себе образ стройной девушки лет восемнадцати, в строгом сером платье, с каштановыми волосами, убранными сзади в пучок и расчёсанными на прямой пробор. Что она видела в жизни? Чем радовалась и от чего грустила её полная надежд, неопытная душа? Родилась в большом барском доме своего папеньки; играла нарядными куклами, часть из которых была выписана из Франции, а часть сделана нянькой, какой-нибудь доброй крепостной старушкой помнившей ещё времена Наполеона. Из окон её спальни, наверное, открывался чудесный вид, и, вероятно, юная Катенька Брайкевич любила часами смотреть из окна, как бежит между пологими холмами тихая речушка, зеленеют вдали вербы и акации, деревенский пастушёк гонит на пастбище десяток пятнистых коров и медленно плывут по синему небу серовато-перламутровые кучевые облака… Наверное, Катенька мучительно тосковала по своему папеньке – военному врачу – вечно пропадавшего на манёврах и войнах и присылавшему своей единственной дочурке лишь короткие, но полные тепла и участия письма. А что же было с её матерью? Умерла ли она ещё молодой в родах или от болезни или прожила долгую и спокойную жизнь? История об этом умалчивает.
Для меня архивные документы – это не пустые и скучные бумажки. Они для меня что-то на подобии романов со своими сюжетными линиями, неожиданными поворотами и перипетиями. Когда я выкладываю старинные документы в интернете, я, по сути, даю им новую жизнь. Я оживляю давно умерших и забытых людей, от которых на этой земле уже давно не осталось и следа. Наверное, давно заброшены и оставлены потомками их могилы, истлели их останки и стёрлись из людской памяти их имена, но благодаря опубликованию старинных документов во всемирной паутине, люди, жившие в прошлые века, воскресают из забвения и небытия.

Пусть посетители портала Арткавун читают ревизские сказки, мною выложенные тут и пусть люди помнят своих пращуров, которые жили давным-давно, и о которых следует помнить. Ибо, что же остаётся от человека после смерти? Только память…


03.08.2012. Херсон.
Павел Иванов-Остославский